Узбекская кровь и русская душа Шухрата Тохта-Ходжаева

Наш трехчасовой разговор мог быть еще длиннее: Шухрат Сахибович человек интересный. Он много знает, многое пережил. Он получает удовольствие, слушая Рахманинова, Бочелли и Эми Уайнхаус. Ему «на душу ложится» язык Толстого и Хемингуэя, поэтому он часто перечитывает «Войну и мир» и «Острова в океане». Он страдает от того, что это «музыкально-литературное гурманство» сейчас, к сожалению, отвергает молодежь, и надеется, что в школу вернется настоящая литература. Он – врач, офицер, поэт и патриот России, в которой живет, которую любит. 12 августа Шухрату Сахибовичу Тохта-Ходжаеву исполняется 70 лет. Он сед, мудр и… сумасбродно молод – в блеске глаз, в белозубости улыбки, в открытости щедрой души.

Он родился в Ташкенте и учился в школе, где преподавание велось на русском языке.

- Время это было послевоенное, и многое из хорошего, что тогда было, сейчас некоторыми забылось, нивелировалось. Между тем, образованию, здравоохранению, культуре, межнациональным вопросам внимания уделялось много, - рассказывает Тохта-Ходжаев.

Узбекистан из среднеазиатских республик тогда был самый «продвинутый».

- У нас университет готовил кадры для всех союзных республик. Кроме того, в войну эвакуировались в Ташкент большие театральные силы. Да и свой Русский драматический театр был великолепный. У нас была сильная труппа театра оперы и балета имени Алишера Навои. Там все классические постановки ставились. Было много культурных центров, - поясняет он.

Исторически Ташкент был всегда близок к центру российской империи. Здесь долгое время жил Великий князь Константин Романов, под патронажем которого построен Тургсиб – канал, ставший решающим для развития цивилизации. Княжеский двор являлся культурным центром. Прапрадед Шухрата Сахибовича - офицер, полковник царской армии - служил при дворе.

- В этом смысле семья наша традициями тесно связана с русской культурой. После революции, по декрету Ленина, в Ташкент был направлен десант сильных преподавателей – медиков, гуманитариев, математиков. Моими преподавателями в школе, а потом и в вузе стали педагоги, которые имели работы, ценившиеся масштабно. Сама система школьного образования отличалась тем, что много внимания уделялось не только привитию специальных знаний, но и воспитанию детей. Порядочность, патриотизм, человеколюбие – этому учителя обращали особое внимание. Тем более что многие дети остались без отцов.

Шухрат всегда связывал себя с Россией, знал, что будет здесь жить. Даже первое стихотворение написал, когда во время урока, смотрел в окно и представлял Россию.

- Там, за окном, была шуточная в сравнении с Забайкальем узбекская зима, падали крупные хлопья снега.

Тихо, очень тихо.

Лес, объятый сном.

Темные долины снег покрыл ковром.

Только скрип полозьев, да гнедого храп,

Да следы зайчишки на снегу от лап,-

вот что я тогда написал, - вспоминает Тохта-Ходжаев.

В Ташкенте со времен Шелкового пути по соседству жили узбеки, греки, татары, евреи, русские. Жили дружно.

- Я жил в махалле. Это такой городской квартал, когда две-три улицы объединялись в своеобразное общественное самоуправление. Был свой домком, пост милиции, какие-то клерки, фининспекторы. Сродни казачьей станицы, - говорит он.

Махалля была хранительницей узбекских традиций. Она существовала в Узбекистане на протяжении многих веков и значительно повлияла на развитие устоев, быта. Ее жители были в мире и согласии между собой, проявляли уважение и заботу к старшим, помогали друг другу, следили за чистотой и порядком на улице. Вся жизнь в махалле держалась на определенных неписаных законах. Один из них, например, ограждал жителей от «чужих», которые могли нарушить принятый уклад. И если житель махалли хотел продать дом, то сначала он предлагал его своим родственникам, если они отказывались, предлагал своим соседям, а потом и другим жителям махалли. Никто не смел нарушить этот закон, как и другие устои.

- Махалля помогала своим жителям в организации свадеб, похорон и других событий, при строительстве или ремонте дома. Рядом с нами жили две семьи эвакуированных. И мы, ребятишки, не садились за стол, пока не разнесем всем еду, приготовленную бабушкой. Когда тетя Вера, русская женщина, умерла, так и не вернувшись в Россию, потому что все ее близкие погибли во время войны, мы ее хоронили все вместе. А в школе я сидел за одной партой с корейцем. Мы сообща справляли татарский Ураза-Байрам, русскую Пасху, пекли куличи, колядовали на Рождество. Был интернационал: вон он, мой друг - русский, белесый и конопатый, а лучше меня по-узбекски «чешет». Все это, к сожалению, потеряно. И сейчас мы пожинаем плоды той утраты. У меня с детства уверенность: любой национализм – это первый шаг к фашизму, - уверен Тохта-Ходжаев.

Все домашние – мама, бабушка, дедушка и даже все соседи по махалле звали маленького Шухрата на русский манер Шуриком. Шурику нравилось приходить в махаллинскую чайхану и слушать седобородых аксакалов – мудрых стариков в белых одеждах, прятавших четки в рукавах.

Его любимый предмет в школе - литература. Мама преподавала недолгое время в школе, а потом служила в аппарате ЦК Компартии Узбекистана - заведующей женским отделом. Мама ушла из жизни, когда Шухрат учился в школе. Отец - еще раньше: в войну он был инженером-мостостроителем и, работая на переправах в ледяной воде, в шуге, получил воспаление легких. Справиться с болезнью Сахибу Тохта-Ходжаеву не удалось - он умер рано, в 27 лет. Воспитывали Шухрата бабушки-дедушки, тети со стороны отца: одна была замминистра просвещения Узбекистана, другая – профессор, доктор наук, лингвист.

Поэзия – тот мир, к которому Тохта-Ходжаев с детства стремился душой. В их доме была огромная библиотека: «Почти все свободное время я проводил за чтением: Шекспир, Байрон, Шелли, конечно русские классики…». Потом любимыми стали поэты серебряного века, Ахматова, Цветаева. В шестидесятых он будет зачитываться Ахмадуллиной, Евтушенко, Окуджавой. Конечно, Высоцким…

- То есть вы с юности связаны с языком и литературой. А как же медицина? – спрашиваю я.

- Отец был интеллигентным и очень образованным человеком. Уходя из жизни, сказал, что хочет, чтобы сын стал врачом: во-первых, спасать людей – это важнее всего остального, во-вторых, самому себе можно помочь. Его предвидение оправдалось: я несколько раз был на грани, если бы не собственные знания, может быть, и не дожил, - отвечает Шухрат Сахибович.

Так что врачебную клятву он дал не после учебы в Ташкентском мединституте – гораздо раньше, еще ребенком пообещав отцу стать доктором.

Дисциплина и высокая, в 75 рублей, стипендия также привлекали юношу, который к тому времени потерял родителей и должен был строить жизнь без опоры на них: «Смерть мамы – это был удар. Мне тогда только 14 лет исполнилось. Первые осознанные стихи я ей посвятил. До этого умерли отец, бабушка. Дедушка был человек очень занятой, в министерстве сельского хозяйства работал, все время мотался по командировкам. Очень строгий принципиальный человек, имел заслуги в борьбе с басмачеством. Жесткий, цельный, справедливый и совершенно бескомпромиссный, преданный делу революции и партии. Мы с ним остались вдвоем. Был сложный период. Так очень сложно начиналась моя юность», - рассказывает полковник.

- Помню, как с фронта вернулся дядя Сабит – войну он начал в 1940-м в Финляндии, а окончил в 1945-м в Японии. Приехал красивый капитан, в форме, подарил мне свои золотые погоны и трофейный кортик со свастикой на рукоятке, который сохранил в память о тяжелом рукопашном бое на подступах к Берлину, - вспоминает Шухрат Сахибович. – «Ты, - велел дядя, - должен стать военным». Пришлось выполнять и его приказ: уже после четвертого курса он перевелся в Саратов, где и завершил обучение на особом, военно-медицинском, факультете.

Тогда были такие факультеты в Горьком, Томске, они занимались подготовкой военных врачей. Это была возможность уехать в Россию. Еще важными были военная дисциплина и гособеспечение.

- Для нас страна сделала очень многое. У нас были равные стартовые возможности, никто нас не унижал, не притеснял – ни по национальности, ни по обеспеченности. Это дало возможность многим людям моего поколения выйти на свою дорогу, - уверен Тохта-Ходжаев.

После окончания военно-медицинского факультета ему предложили работу в Саратове, но в Ташкенте оставался дедушка, и молодой врач попросился в Узбекистан. И если в песне поется «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону», то вчерашний выпускник вместо Туркестанского военного округа попал в Среднеазиатский, который объединял Киргизию, Казахстан и Туркмению.

Выполнять наказ дяди оказалось не просто, многое пришлось создавать буквально на пустом месте – в бескрайних степях Средней Азии: «Помню, приехали в местечко Атар. Ночь. Ничего не видно. Командир дивизии приказал осветить фарами местность, а там – ряд колышков. «Это передняя линейка вашего лагеря, - сказал командир. – Дальше берите, сколько хотите». Когда рассвело, я увидел бескрайнюю до горизонта степь. За пять лет, с 1970 по 1975, мы выстроили там медицинский городок».

- Это был огромный округ, где я сначала ротным стал, потом командиром взвода в учебном медико-санитарном батальоне. А в 26 лет уже был командиром медсанбата Гвардейской учебной мотострелковой дивизии. Головокружительная карьера! - улыбается полковник медицинской службы.

В 1977-м он сделал серьезный шаг в своей офицерской карьере – с отличием окончил факультет руководящего медицинского состава Военно-медицинской академии им. Кирова в Ленинграде.

Жизнь советского офицера – кочевая: был начальником госпиталя в Талды-Кургане, работал в аппарате управления Среднеазиатского округа. А в 1979-м… началась война. «Я участвовал в вводе Душанбинской дивизии в Афганистан. Серьезная была обстановка. Напряженная. Дивизию развернуть – дело непростое. Войска вводили колоннами через Термез. Месяца полтора я спал, сидя в машине. Опасные моменты были. Стреляли. В кюветы слетал, - Шахрат Сахибович, как и многие из тех, кто побывал на войне, говорит о ней «пунктирно». – В 33 года получил инфаркт».

- Эта война была нужна? Как вы ее тогда понимали?

- Военные люди приказы не обсуждают. Принято решение – надо выполнять. Если каждый офицер будет сомневаться, это уже не армия. Вначале многое мы не понимали, конечно, многое нам не объяснялось. Афганский народ попросил помощь. Переворот. Получен приказ, и каждый из нас выполнял свою задачу. Я – лечил раненых. В Минске, а после и в Чите – у нас в госпитале лечились бойцы, прошедшие Афган, а потом и Чечню.

После Средней Азии Тохта-Ходжаев на пять лет поехал служить в Группу советских войск в Германии. Сначала был начальником госпиталя на севере – в гарнизоне на полуострове Вустров, потом руководил армейским 500-коечным госпиталем под Берлином.

Потом военному врачу дали возможность «отдохнуть» – направили руководить военным санаторием на Черном море. Но курортная работа Тохта-Ходжаеву не понравилась: «Хотелось служить по специальности, ведь я – лечебник, организатор лечебного процесса. Написал рапорт и был направлен в Минск, в Белорусский военный округ заместителем начальника окружного госпиталя».

Перестройка обнажила пороки, которых, как казалось Шухрату Сахибовичу, в СССР не было.

- Союза не стало, и в Белоруссии командующий прямо сказал: «Боюсь, не запомню вашу фамилию». Я, 44-летний полковник, ответил, что его тоже запоминать не собираюсь. Позвонил в Москву. Сначала хотели меня в Куйбышев направить, но там служил мой однокашник, а ему оставался год до пенсии. Отказался. «В Забайкалье, - спросили, - поедешь? Но там холодно, замерзнешь». «Нечего меня пугать, - ответил. – Поеду». И в октябре 1989-го приехал в Читу. Летел, помню, смотрел на октябрьский степной пейзаж и думал: «Как будто снова Казахстан! За что?». Сейчас, прожив в Забайкалье 25 лет, себя без него не вижу. Шестнадцать лет был начальником госпиталя. Из гарнизонного госпиталька мы сделали мощную клинику – в 2005 году 321-й Окружной военный клинический госпиталь был признан лучшим в стране, - говорит полковник.

Не ждал и сам я поворота

Такого в путаной судьбе,

Что здесь, лишь в северных широтах,

Пойму всё главное в себе.

На сломе дней, на перепутье,

Я многого не принимал,

Но благодарен той минуте,

Когда приехал за Байкал.

Мне пониманья не хватало

Событий, что теперь видны,

То ль торжества, то ли развала

Вновь обретаемой страны.

Там, в прошлом, не было безбрежности

Пространств, затерянных в снегах,

И тихой, лучезарной нежности

У женщин севера в глазах,

Печали скромницы-березы,

Полёта в небе пустельги,

Безмолвья гор, крутых морозов,

Волшебной красоты тайги.

Еще, исчезнувшей в столицах

В пороках и в безверье дней,

Исконной доброты на лицах

Живущих на Руси людей.

Здесь приоткрылись мне начала

Великих и простых идей.

Я понял: здесь мой путь к причалу,

К родной земле, к сердцам людей.

И я за кров, за лес и поле,

За росы в травах на заре,

За слово правды, хлеб и волю

Обязан ей - родной земле.

Медицина стала главным делом в жизни Тохта-Ходжаева, и, даже уйдя на пенсию с должности главного врача госпиталя СибВО, он продолжает отстаивать нужды своей профессии в комиссии по здравоохранению и охране здоровья Общественной палаты Забайкальского края. Говоря о положении отрасли, он не скрывает эмоций:

- Есть такое проклятие: чтоб ты жил в эпоху перемен. Но наша медицина хронически беременна реформами. Они, конечно, нужны и порой оправданы. Например, я согласен, что больных туберкулезом надо лечить в специализированных лечебных учреждениях, а не в районных больницах. Или психиатрические больные – им нужен отдельный стационар. Это оправданно. Но я, например, против закрытия больниц восстановительного лечения. Люди с периферии не поедут в частные клиники, им это не по карману. А ведь благодаря лечению в профилакториях они продлевали себе жизнь, могли работать, приносить пользу стране. Если мы, члены Общественной палаты - промежуточное звено между властью и обществом, значит, обязаны вести полемику с властью, в которой должна родиться истина: что хочет народ?

«Старику где тепло, там и родина» -

В своей пьесе нам Горький сказал.

За окном и в душе - непогодина,

Но еще - не девятый вал.

Грустно жить при такой вот «лабильности»

Не погоды, а русской души...

Если нету в державе стабильности,

Строить планы на жизнь не спеши.

Где истоки дикой порочности,

Безответственности властей?

Так испытывать нервы на прочность

Замерзающих в зиму людей!

«Как не совестно им? Как посмели?» -

Задаём мы извечный вопрос.

Видно, так «господа» зажирели,

Что не видят страданий и слез.

Разделили страну, раскупили

И, рассевшись по хлебным местам,

Вновь от «счастья» такого забыли,

Что воздастся им всем по делам.

Неужели ж они - христиане?

Хлеб сиротский украв из казны,

Позабыли, что есть наказанье,

Что деянья их Богу видны.

Сколько ж нынче осталось без родины

По холодным домам стариков?

Нет ответа, в душе - непогодина...

Бог! Не дай нам больших холодов...

- А слышит ли власть Общественную палату? – спрашиваю я.

- Пытается. Но ее захлестывают эти сверх-идеи. Власть от медицины сейчас пытается освободить восстановительные учреждения, чтобы какие-то средства выделить на поликлиники. Но это утопия. Пусть лучше сокращают неимоверно раздутый государственный аппарат! Оптимизация возможна, но пусть сначала создадут, например, реабилитационный центр в Дарасуне. Или наладят дело в «Карповке», куда по страховой медицине попадает мизерное количество больных. А сейчас под благовидной «вывеской» улучшения качества медицинской помощи, модернизации и оптимизации расходов закрываются участковые больницы, фельдшерско-акушерские пункты, больницы и отделения реабилитационного профиля, сокращаются койки круглосуточного пребывания и отделения реанимации. Это удар для малообеспеченного населения, а такового у нас две трети. Это катастрофа. Я против коммерциализации медицины и превращения врачей в менеджеров. Каждый должен заниматься своим делом, - возмущается Тохта-Ходжаев.

За ширмой кашляет старик,

В ночь медсестра глядит устало.

Больница - белый материк,

В ней всё - конец и всё - начало.

Пред смертью люди все равны,

Она отбор проводит строго.

Все, кто богаты и бедны,

Равны здесь, здесь владенья Бога.

Здесь нет ни зависти, ни склок,

Гламурной дури и жеманства.

Бог даст всем доброты урок,

Спасая жизнь в своём пространстве.

А врач, как жрец его любви,

Как сын пророка Авраама,

Нести свет должен в алтари

Отцом воздвигнутого храма.

- Поговорим о Маргарите Викторовне, - чтобы уйти от «больной» темы, я задаю вопрос о его жене, которую Шухрат Сахибович называет Марго.

- Марго – это Божий дар, - лицо Шухрата Сахибовича сразу светлеет. - Могу одним предложением ответить: если бы я ее не нашел, то прожил личную жизнь напрасно.

Я люблю тебя простоволосую,

В чуть раскосых глазах ото сна.

Не одетую, теплую, босую,

Ту единственную, что мне нужна.

Я любил бы тебя светской барышней

Иль крестьянкой с туманных полей,

В этой жизни иль минувшей, давешней,

За разлёт этих тонких бровей,

За души твоей чистой ранимость,

За умение мудро прощать

И за то, что дана тебе милость,

Нас любя, о себе забывать...

Я люблю твою - может, греховно –

Всю до капельки женскую суть...

Пусть за это накажет «условно»

Меня Бог, отмолю как-нибудь...

Я люблю тебя простоволосую,

В теплых ямочках всю ото сна...

Богом данную, милую, босую,

Ту единственную, что мне нужна...

- Скоро 25 лет, как мы вместе. Троих детей подняли: Оксана, Виталик и Улугбек, мой старший сын, от первого брака - он жил с нами, здесь служил. Младшие дети живут в Москве. Оксана - акушер-гинеколог, работает в роддоме. У нее сын Гришка, ему год и три месяца. Такой разбойник сладкий. Виталик уже майор. У него жена Наташа и дочка Полиночка, ей шестой год. В сентябре у них появится еще малыш. Внук. Всех их я сам «заказал». Когда сказал Наташе, она мне родит внучку, она мне: «Откуда знаете?». «Я, - говорю, - не знаю. Я прошу». Родилась внучка. Оксане говорю: «Ты мне родишь внука». Родился внук. В сентябре родится еще один внук, и я буду полный кавалер!

- А с поэзией как? Семья поддерживает?

- Осознанно, раздумывая над стихами, я начал писать с 1980-го года. Многие из тех, пробных, сочиненных в наряде или в машине, стихов потерялись, забылись. Писал для себя. Только в Чите Марго и дети уговорили меня собрать все и издать первую книжку – «На музыку настроена душа». Я ее практически по памяти восстановил. Вторая – «Прощание с эпохой» - написана на боли: сильно переживал развал Союза. Многие те стихи оказались провидческими. То, что происходит сейчас на Украине – последствия развала Советского союза, - отвечает поэт.

Мне не спится от боли

И от чувства вины:

Снятся ночью мне волки –

Слуги новой войны.

Вижу в черном прицеле

Немигающий взгляд,

Вижу, как убивают

Волки наших ребят.

Знаю я эту поступь

Кровожадных зверей,

За фасадами свастик

Жуткий смрад лагерей.

Помню я, как полмира

Захлебнулось в крови,

И от страшного пира

Потускнел свет зари.

Люди, знайте, на землю

Вновь вернулась Беда,

Волки вышли из логовищ

И громят города.

Нет у этих чудовищ

Ни любви, ни богов,

В нас пещерный их разум

Видит только врагов.

Плод безумных селекции

Нищеты и вражды,

Волки - гордость коллекций

Из собраний Беды.

Их приход предвещали

В мире тысячи бед,

Звезды с неба кричали

В день «парада планет».

Мы беспечно смеялись,

Шли вперед наугад.

Волки ночи дождались,

Вышли бить из засад.

Мы здесь жили, как братья,

Нас роднила страна...

Поделились на рати –

Разделила война!

Нам не надо лукавить,

Пусть узнает народ:

Волк пришел, чтобы править,

Волки ждут свой черед.

Мы боялись пришельцев

Из далеких миров,

Эти - выросли с нами

В тесноте городов.

Вы вглядитесь в их хищный

Звериный оскал,

Волк, выпив крови,

Убийцею стал.

Мы их сами вскормили

На безбожье и лжи.

Мы с неправдою жили -

Волки взяли ножи.

Мы ушли от утопий

И великих идей,

Но разрушили память

И души людей.

Мы гасили свет веры

В своих алтарях

И взрастили химеры

В опустевших сердцах.

Я не верю в визгливые

Речи волков,

В чернокнижья не верю

И в новых богов.

Помню я, как полмира

Захлебнулось в крови,

И от страшного пира

Потускнел свет зари.

Говоря о поэзии, Тохта-Ходжаев выделяет Пастернака. Нравится его прозорливость, стремление проникнуть в самую суть. Кажется, есть и еще одно сходство – главный герой пастернаковской прозы, Юрий Живаго, как и Тохта-Ходжаев – военный доктор, писавший ночами в толстую тетрадь стихи. Правда, при биографическом родстве, характеры у них разные: в отличие от рефлексирующего, плывущего по течению Живаго, Шухрат Сахибович – человек волевой, привыкший добиваться поставленных целей.

- Только здесь, в Чите, я стал работать над словом, захотелось, чтобы стихи были настоящими, чтобы и форма, и содержание отвечали литературным требованиям. Пишу обычно рано утром, перед тем, как идти на работу. Просыпаюсь в 4-5 утра и сажусь за стол.

Милосердный наш Боже! С молитвою дня

И еще к тебе с просьбой хочу обратиться:

Помоги тем, кто в жизни успешней меня,

Кто парит в небесах и свободен, как птица.

Тем, кто ценит всех выше душевный покой,

Кто сумел на земле отыскать кущи рая,

Кому совесть не давит на горло рукой,

Кого мысли, порой, не доводят до края.

Кто спокойно себе власть и деньги гребет,

Ни стыда, ни сомнений при этом не знает,

Когда рядом его породивший народ

На копейки в бараках едва выживает.

Помоги тем, кто правит двуликой страной,

Тем, кто правду с неправдой пока примиряет

Кто молчаньем своим поощряет разбой

И не ведает, что с нами он сотворяет.

Милосердный наш Боже! С молитвою дня

И еще к тебе с просьбой хочу обратиться:

Дай им разум и совесть, а вспомнив меня,

Помоги, Бог, с пути твоего мне не сбиться.

Тохта-Ходжаев признается, что для него в поэзии главное – мысль, философия: «Мне чужда «ботаническая» поэзия – эти гольцы, снежинки, тетерева, выстрелы, шорохи. Красиво, конечно, но не мое. У нас много таких поэтов, которые упражняются в «словесных переливах». Вот Вишняков – самобытный забайкальский поэт. Настоящий. Русский. Он для нашей словесности - личность высокого уровня».

Евсеич, здравствуй! В круговерти дел

Я не заметил, как сгустилась просинь.

Клин журавлей последний улетел,

Вновь в Забайкалье наступила осень.

С тех пор, как ты ушел туда, где тишь,

Где звездные миры, галактик своды,

Со мной ты только в книгах говоришь

О нашей жизни, о судьбе народа.

Пусть на устах твоих веков печать,

Но голоса забвенье не остудит.

Сердца людей умеют отличать

Тех, кто велик, кого лишь время судит.

Ты словом, как корнями, в жизнь проник,

Как мощный кедр, взлелеянный тайгою.

Ты был - как бьющий из земли родник

Из самых недр водою ключевою.

В разгульной лихости твоих стихов

Есть та особая, щемящая услада

Из музыки сквозных степных ветров,

Июньских гроз, печали листопада...

В них есть и наш певучий говорок,

И тяжесть слов, гудящих, как набаты.

Ты гениально отразить в них смог

Судьбу России в летописных датах.

Спокойно спи... Усвоим мы урок,

Что только на вершинах снег не тает.

К тем, кто для жизни сердца не берег,

Народная тропа не зарастает.

В стихах Тохта-Ходжаева много переживаний об уничтоженной стране – Советском Союзе.

- «Тот, кто не жалеет о распаде СССР, тот не имеет души, а тот, кто хочет восстановить Советский Союз, не имеет разума», - я полностью согласен с этой формулировкой Путина. Распад Советского Союза - это действительно масштабная гуманитарная катастрофа. Главная потеря - патриотизм, который был присущ большинству людей нашей страны. Я был и остаюсь патриотом: для настоящего русского офицера, а я считаю себя русским офицером, на первом месте стоит служение Отечеству, - говорит Шухрат Сахибович.

И это – не красивые слова. Это его кредо.

Знаю, что ошибки совершаю,

Иногда неправедно живу.

Плачу я, когда друзей теряю,

Никогда я их не предаю.

Я в большие кресла не стремился,

Миллиона в банке не скопил.

Я с армейской службою сроднился,

Строгий быт армейский полюбил.

Налегке в походы собирался,

Хлеб солдатской выпечки любил,

Я России в верности поклялся,

Тридцать два родимой отслужил.

Легкой в жизни не искал дороги,

За спиной широкою не жил.

Я свои погоны, слава Богу,

На дорогах этих заслужил.

Восемь округов, а гарнизонов

Наберется в сумме двадцать пять!

Сколько ж было станций и вагонов,

Мне теперь, ей-ей, не сосчитать.

Я люблю душевный плач тальянки,

Из великих - Скрябина люблю.

Но когда я слышу «Марш Славянки»,

Как под знамя, с места я встаю.

Я солдат! Солдат своей Отчизны,

Я один из миллионов сил.

Я горжусь, что в этой долгой жизни

Я в строю трудился, пел и жил!

Тохта-Ходжаев многие годы тесно сотрудничает с Домом офицеров Забайкальского края еще со времен знаменитого Ансамбля песни и пляски Ордена Ленина ЗабВО.

И сегодня многие песни на его стихи звучат в исполнении Ансамбля песни и танца Дома офицеров и заслуженного деятеля искусств Забайкальского края Валентины Брагиной.

А еще он размышляет о будущем России и том, как сохранить порядочность, когда нравственные ориентиры размыты. «Мне важно говорить о том, что меня беспокоит, то, о чем переживаю. И если ты – честный человек, ты не можешь молчать», - говорит он.

Тернист, недолог жизни путь,

Но, чтоб твоя читалась повесть,

В земных стараньях не забудь

Жить так, чтоб не болела совесть.

Чтобы богатство, слава, лесть

Не затемнили благородство,

Чтобы не стала твоя честь

Предметом торга иль притворства.

Чтобы с дороги не свернуть,

Достойной вышла жизни повесть,

В беде и славе не забудь,

Храни любовь, честь,

Доброту и совесть.

Вот такой он, Тохта-Ходжаев – узбек с русской душой. Врач, офицер, гражданин России, который и через двадцать лет после развала Советского Союза, остается патриотом, душой болеющим за Отечество.

Мы все: татары, русские, буряты,

Тунгусы, ненцы и других кровей,

Поэты, землепашцы и солдаты,

Хребет, опора Родины своей.

И это – всё! Здесь – главные святыни!

Всё остальное – ложь, пустопорожний бред.

Есть звание одно –

Я – гражданин России!

А выше и почетней званья нет!